Авдонин Василий Иванович

К 1976 году, когда впервые появился Авдонин в объединении, он уже был сло­жившимся, опытнейшим живописцем. И первые же его изделия в гжельском стиле — вазы, коньячный набор — об­ратили на себя внимание специалистов. В 1980 году он выполнил чайный сервиз «Праздничный», ставший своего рода гвоздем программы на ряде выставок. Перекличка с гончарной посудой — в ук­рупненной пластике, в усложненности, но и одновременно в композиционной ясности декора. Букеты роз на белых полях, обрамленных сетчатым орнамен­том, фризом охватывают тулово пред­метов. Их окружают воздушные веточ­ки, тонкие усики, завитки, листья с лег­кой штриховкой. Повторяя очертания деталей, роспись организует форму. Из­делия настолько нарядны, что возникает ощущение, будто на них набросили узорный платок. В предметах сервиза нашло яркое выражение понимание со- судной пластики как произведения ис­кусства, в котором щедрость на декора­тивное богатство не противоречит прак­тическому назначению. В этом Авдонин идет от искусства прошлого.

— Мне гжельская традиция,— расска­зывает Авдонин,— и свой в ней почерк давались, пожалуй, труднее, чем кому бы то ни было из моих коллег. Пришел я сюда уже на пятом десятке лет, до этого на Кузяевском заводе оформлял в основном чужие, не свои формы. Хотя и заработал на этом звание художника даже второй категории. Здесь поначалу расписывал подглазурно золотом само­вары — владел я этим, честно говоря, совсем не плохо. И вот главный худож­ник тех лет Александр Николаевич Фе­дотов говорит: хватит чужими вещами заниматься, пробуй свои. Боязно было, но взялся и начал с чайника. Он был тогда не тот, конечно, на котором сегод­ня мой авторский знак стоит. Но поти­хоньку довел его до такой кондиции, что худсовет признал и утвердил как авто­рскую работу. А Федотов опять свое: начало — полдела, но конец — всему делу венец, пробуй свой сервиз, навер­няка получится. Так и начал я «пробо­вать» в свободное время. Шаг за шагом, постепенно и образовался мой сервиз из тридцати шести предметов, ушла на де­ло чертова дюжина лет. Особо трудно давалась подглазурная роспись — сто­лько в ней своих нюансов, тонкостей. Краска-то ведь одна, а добиться нужно полной ее гаммы, такой светотени, что­бы глубина ощущалась. Радуешься, ког­да это получается. Работаю сейчас в ос­новном зимой: летом невозможно — внуков у меня уйма, мешают. А зимой вечерами покой, сиди, колдуй над фор­мой, над росписью — ничто не помеха. За зиму одну-две вещи делаю, считаю — нормально. Вот уже почти готов пель­менный набор. Два раза одинаково свою работу я не могу сделать, когда настроения нет, стараюсь вообще ни за что не браться. Какая же это вещь без настро­ения? Или баловство, или брак. А как под таким собственную подпись поста­вить? Стыдоба, да и только — за нами ведь поколения старых художников сто­ят… На таких мастерах и держится испокон века гжельская традиция.